Рыска сникла. Где живет Сива, она не знала, и дальше искать саврянина, похоже, было бесполезно.

– Я… Мы просто беспокоимся, – пробормотала она, отступая и опускаясь на лавочку у стены. Жар вытащил откуда-то растрескавшееся по краям корытце, вылил в него остатки воды из большой медной чаши перед статуей, обмакнул туда веник и пошел кропить пол, освящая и одновременно прибивая пыль.

Молец присел рядом с девушкой, бережно уложил книгу на колени. В молельне пахло людским потом, сладковатым чадом и немного – полевыми цветами, большой букет которых стоял в вазе как раз возле лавки. Половина светильничков перед статуей выгорела до дна, и прорех в одуванчиковом поле огоньков становилось все больше и больше. Одни угасали медленно, отчаянно цепляясь за остатки фитиля, другие, напротив, ярко вспыхивали, прежде чем исчезнуть. Дымки обвивали статую Хольги, как слетающиеся к настоящей Богине души.

– Любо-дорого поглядеть, верно? – как ни в чем не бывало заметил молец, кивая на Жара. – Старается. Уже под коврик почти не заметает, только под статую – ее-то не поднимешь, чтобы носом ткнуть.

Рыска несмело улыбнулась:

– Он вообще-то хороший. Просто… убирать не любит.

– Хороший, – согласился священнослужитель. – Шебутной только, еще ни разу его жизнь по-настоящему не припекала. – Молец перевел взгляд на отсутствующую руку.

– Некоторых и припечет – не поможет, – вырвалось у девушки.

– Читать в книге души человеческой может только Хольга, – с мягкой укоризной напомнил священнослужитель. – Нам же остается лишь гадать, что скрывается под обложкой. Верить. Надеяться. Беспокоиться. Иногда это куда важнее телесной помощи.

Жар открыл дверь и с размаху выплеснул содержимое корытца в канаву. В молельне резко потемнело – ворвавшийся в нее ветер пробил широкую черную просеку в огоньках.

– У тебя чего, глаза повылазили?! – заорал проходящий мимо мужчина, приподнимая обрызганную полу плаща и пытаясь рассмотреть ущерб.

– Это Хольгина благодать на тебя излилась, добрый человек, – смиренно ответил вор. – Возрадуйся и неделю не мойся.

Прохожий разглядел его рясу, смутился и поспешил дальше, не замечая, что «молец» осеняет его спину отнюдь не Хольгиным знаком.

– Жар! – неодобрительно окликнул настоящий священнослужитель, не видевший, что творит помощник, но успевший пролистать эту «книжечку».

– Я лучше снаружи подожду, – пробормотала Рыска, вскакивая с лавки. – Душно тут.

«И вдруг Альк мимо пройдет?»

– Да поможет вам пресветлая Хольга. – Молец проводил девушку сочувственным взглядом и отправился совестить помощника.

Просто стоять на крыльце было зябко и тоскливо. Рыска сама не заметила, как спустилась по ступенькам и медленно пошла вдоль улицы. Ну куда, куда мог пропасть Альк?! А вдруг он в крысу превратился? Или с путником сражается? Или просто сидит на камне в чистом поле, невидяще глядя перед собой, как с ним часто бывает?

В такое позднее время была открыта не только молельня. Более того – некоторые заведения только по ночам и работали, и посетители слетались на три зеленоватых огонька над дверью, как мотыльки. На пороге дополнительной приманкой стояла девица в кружевной рубашке и короткой – до колена, вот срам-то! – юбке. «Цыпочка» покосилась на Рыску, но быстро поняла, что это не конкурентка и не клиентка, и презрительно отвернулась.

Рыска смутилась, спохватилась, что зашла уже слишком далеко, но зачем-то в последний раз окинула взглядом «курятник»… и оцепенела.

Окна на втором этаже были открыты, а в угловой комнате еще и занавески отдернуты. Тот, кто искал там утех, не боялся ни ревнивой жены, ни сплетен. Свет подвешенной к потолку лампы мягко переливался на серебристых косах, ручейками стекал по мышцам обнаженного торса.

На подоконник упал расшнурованный корсет. Освобожденные груди, полные и заостренные, как у козы, удобно легли в чашечки мужских ладоней. Альк ухмыльнулся, медленно пошевелил пальцами, что-то сказал. Девица рассмеялась – вульгарный, визгливый смех далеко разнесся по улице – и шутливо ударила его по руке. Мужчина в ответ толкнул ее в грудь растопыренной пятерней, опрокидывая на кровать, и тоже пропал из виду.

Рыска покачнулась, оперлась о стену. Ах вот, значит, что он тут «забыл»?! Они-то, дураки, бегают по всему поселку, ищут его, переживают, думают, что ему плохо… А ему, оказывается, очень даже хорошо! Ну и ладно! Ну и Саший с ним! Подумаешь! Какой-то паршивый саврянин! С самого начала же ясно было, что он собой представляет! Крыса, она крыса и есть! И вообще Рыске нет никакого дела, с кем он там развлекается! Хоть со служанкой! Хоть с потаскухой! Хоть с коровой!!!

Рыска шла по мостовой, не разбирая дороги, и рыдала в голос. Да так жалостливо, что засевший в подворотне грабитель устыдился и пропустил девушку мимо.

Глава 19

Девица под Альком извивалась, словно ее муравьи за пятки кусали. Помада размазалась, смешалась с белилами на щеках, и казалось, будто потаскухе расквасили губы. Но саврянин ее не бил. Пока.

– Кто? – повторил Альк, хорошенько тряхнув паршивку, чтобы та наконец осознала, с кем имеет дело. Нож, отшвырнутый саврянином вместе с подушкой, соблазнительно поблескивал на половице. И почему эти бабы свято уверены, что стоит им раздвинуть ноги – и мужчина забудет обо всем на свете? Лично Альк даже в такие моменты предпочитал знать, где находятся руки его подружки. И если одна без причины сползает с его спины…

– Кто тебя нанял?

Потаскуха обмякла, но синие глаза продолжали бешено сверкать.

– Никто! – заверещала она. – Это на всякий случай лежало! От извращенцев всяких!

– Это тоже – от извращенцев? – Альк подтянул ближе к лампе ее правое запястье, перевитое взбухшей от бесплодных усилий мышцей.

– Клиенты любят сильных девочек!

– Да-да-да-да, только ты что-то не то место тренировала. А здесь мясцо нарастает, если долго железяку крутить.

Девица снова попыталась вырваться, и тогда уж Альк без церемоний саданул ее локтем в солнечное сплетение.

– «Всего полсребра – и я твоя»! – передразнил он, пользуясь паузой, пока «цыпочка», вытаращив глаза, давится воздухом. – Потаскухи на этой улице берут не меньше трех, иначе свои же подружки рыльце подпортят. Вот мне и стало очень, очень любопытно, почему эта красотка так открыто подрывает «торговлю»? Да еще цепляется к босоногому наемнику, а не к идущему впереди купцу?

Девка наконец смогла завопить, но в «курятнике» это никого не удивило.

– И на помощь ты не зовешь, – довольно заключил Альк. – Потому что заплатила «наседке» не только за комнату, но и за молчание. Что бы тут ни происходило, она все равно «не услышит». Только стражу с утра кликнет: ай-ай-ай, мою новую «цыпочку» какой-то негодяй зарезал! Зарезал, а? Или вначале ощипал и выпотрошил?

Теперь Альк удерживал ослабевшую девку одной рукой, а другой вытащил собственный нож, прилаженный ремешком к щиколотке.

Синеглазая больше не кричала. Только шумно выдохнула, когда из царапины под грудью выступила первая капля крови и поползла между ребрами.

– Ладно, – совсем другим, жестким и деловым тоном сказала девица. – Сдаюсь. Отпусти.

– «Тараканиха»?

– Да.

Альк разжал руки и отстранился. Девица, злобно бурча под нос, завернулась в простыню и, дотянувшись до ножа, спрятала его в складках ткани. Саврянин ей не мешал: заказ провален, наемная убийца это признала и сегодня покушаться на него уже не будет. Кодекс, чтоб его!

– Имени не знаю, – сразу предупредила она. – И описать тоже не смогу.

Альк кивнул. Подобные сделки заключались в темноте, причем «таракан» заходил в комнату после заказчика. Обоих знал только посредник, но его право на тайну охранялось общиной, и все спорные вопросы приходилось решать на ее внутреннем суде.